Глава вторая. Страница 2

1-2

Пока считал да записывал цифры, дым рассеялся. В топках печей полыхал огонь, похожий на осколки вечернего солнца. Живой и трепетный, он манил к себе, завораживал, и мальчик, прижав под мышкой книгу, направился к топке. Его окликнули. Невдалеке, возле нагруженной брички, запряженной двумя волами, стоял дядя Гарась. Архип подошел к нему и поздоровался.
— И ты, сынок, тут,— проговорил Гарась.— Горше полыни сиротская доля.— Помолчал немного и участливо спросил:— Что же ты делаешь в этаком пекле?
— Эт-то, считаю и за-а-аписываю,— нараспев ответил Архип и протянул вперед конторскую книгу.
— Писарчук, выходит. То слава богу. Хозяин не обижает?

Мальчик ничего не ответил! Подошел к бричке и потрогал блестящие камешки.
— Что это? — спросил он. Повернул кверху ладонь и увидел на ней черные пятна. Удивленно проговорил:— Мажется. Черный кирпич будут делать?
— Жечь будут его. Вместо дров,— ответил Гарась. — Дрова дороги стали, и привозу нету. По Миусу и другим балкам все леса свели. А этот жар дает сильный. Каменное уголье называется.
— Камни не горят,— возразил Архип.
— Такие горят. Видишь на море заморские пароходы. Черный дым над трубой поднимается. Это каменное уголье пыхтит... Твой хозяин будет его жаром кирпичи обжигать. Я привез для пробы.
— У пароходов попросили?
— Они сами за ним гоняются. За углем ходил с чумаками на самый верх Кальмиуса. В селе Александровке из глубоких ям-колодцев достают его. И-и-и, страхи господни... Люди черные на свет божий выходят. В кадушке из колодца их достает паровая машина.

Рассказ Гарася привлек мужиков. Они устроили минутный отдых и слушали возчика с недоверием и страхом.
— Никак, в преисподнюю забрались? — спросил вислоусый с перевязанным левым глазом дядька.— На беду это...
— А то нынче беды нету? — перебил высокий мужик в бриле.— Хуже скотины живем. А ты...

Но его прервал зычный голос артельного, возившегося у печи:
— По местам, братцы!

Дядя Гарась и Архип снова остались одни.
— Там кра-а-асного и синего камня нет? — спросил мальчик.— Мне рисовать...
— Нема, сынок,— ответил возчик.
— Должны быть, если черный есть,— твердо сказал Архип.— Я нашел бы.
— Может, хозяин отпустит? Скажи ему, поедем разом...

К зиме кладку церкви закончили. Два красных купола без крестов были теперь видны даже из Карасевки. Архип еще затемно выходил из дому, ив глаза сразу же бросался новый храм, выросший на окраине города. Небо над морем серело, и пригашенный свет растекался по беспокойной свинцового цвета воде, выходил на берег, окутывал дома, голые сады и расстилался по холодной скучной степи.

Каждый новый рассвет отличался от минувшего, Мальчик отмечал это и мысленно пытался представить себе, как бы отобразил меняющиеся цвета на бумаге. То низкое багровое солнце, то клубящийся туман в балках, то просветленное безоблачное небо. Но красок у Архипа не было. Правда, Чабаненко, видя старание подростка и наклонности к художеству, дал ему чистую конторскую книгу. Ее страницы уже наполовину были заполнены рисунками, сделанными черными угольками.
В последний месяц, кирпич на стройку не привозили. Началась внутренняя отделка храма, и Архип частенько заглядывал в него. Сумрачные своды и сырой воздух действовали удручающе. Только свежие стружки и опилки издавали горьковатый смолянистый запах.

Плотники, столяры, краснодеревщики переговаривались между собой, и их голоса гулко перекатывались под высоким потолком, к которому тянулись леса — деревянные подставки с лестницами, перегородками, переходами. От мигающего света керосиновых ламп на стенах двигались уродливые многоголовые и многорукие тени.

На мастеровых по плотницкой части у Чабаненко был особый нюх. Уже по тому, как работник держит топор, он мог определить его умение. Нанимал он преимущественно пришлых из лесных местностей, особенно россиян.

Недавно в присутствии Архипа торговался с двумя мужиками — отцом и сыном, назвавшимися Карповыми. Оба рослые, но худые. У Карпова-старшего борода клином, нос широкий, через всю левую щеку синеватый шрам. Сын как две капли воды похож на него, глаза большие, круглые, на губе и подбородке курчавится, словно сизый дым, светлый пушок.
— Что можете?— спросил Сидор Никифорович.
— По-плотницкому все, хозяин, все,— ответил Карпов-отец.— По алтарям больше. Врата сделать, иконостас...
— А сами откуда?
— Смоляки мы. Из-под Вязьмы, значится,— заговорил поспешно плотник, глянув на сына.— У себя дома окрест ходили по храмам божьим. В Касне ставили алтарь, Богородицком, Телепневе.
— Одним топором обходились? — перебил Чабаненко, криво усмехаясь.

Мужики стояли перед ним в берестяных лаптях, надетых на серые из мешковины портянки, закрученные крест-накрест тонкой веревкой, в потрепанных зипунах, подпоясанных бичевой. За ней, на боку, торчали короткие топорища, отполированные ладонями во время работы.
— Ды-к беда у нас, хозяин,— неуверенно сказал Карпов.— Утоп струмент. В ящике был, и рубанки, и долота и коловорот... Справный струмент был.
— Кузнец вяземский сработал,— вставил приятным чистым голосом молчавший до сего часа Карпов-младший.
— На Днепре утоп. Кочерыгой лодку шарахнуло... Топоры за поясами были. С ними выбрались на берег. Они кормилицы наши.
— Ладно, погляжу,— согласился Сидор Никифорович.— Инструмент мой — плата на четверть меньшая.
Карпов-старший сдвинул на лоб рыжий обвислый треух, почесал затылок и скосил глаза на сына, словно ждал его слова. Но тот потупил взгляд.
— Благодарствуй, хозяин,— проговорил наконец плотник.— Сработаем славно, не сумлевайся.

Архип привязался к Карповым. Старик оказался словоохотливым, рассказывал подростку о сортах дерева.
— Сосна не дюжа крепкая, но пахучая. Бук или дуб более подходящий,— говорил он, долбя стамеской паз в гладко выструганном бруске.— Полировке поддается. Все жилки видать, рисунок удивительный. Человеку невмоготу такое создать. От бога оно.
— Можно все нарисовать,— решительно возразил Архип.
— И то твоя правда,— согласился Карпов.— Сноровистый — он все сможет.— Оторвался от работы, поднял голову и позвал сына:— Давай, Митрий, вязать будем.

Из гладких брусков, планок, филенок они на глазах у завороженного Архипа делали переплеты, рамы, двери, склеивали их, составляли вместе и устанавливали в восточном крыле церкви. Здесь сооружался алтарь, готовились рамы для иконостаса.
Карповы в церкви и ночевали. В углу, невдалеке от печурки, настелили стружек, на них и спали. Говорили подрядчику, что хотят побыстрее выполнить заказ. Работали с ранней зорьки допоздна почти без роздыха.

Архипу разрешали строгать рубанком доски, пользоваться коловоротом. Мальчику все было в новинку. Сначала у него ничего не получалось. Карпов-старший становился рядом с ним у верстака и показывал, как правильно держать инструмент.
Вспоминал свою Смоленщину.
— Леса-то у нас — одно любование,— говорил он с грустью.— Возьми елку. Зеленая летом и зимой. Вместо листьев — иголки длинные, колючие. Стоит в таком наряде, что в сарафане красавица... А береза, береза-то! Впрямь па девицу похожа. Одно заглядение. Светлая, в сережках... Жаль, не растет в ваших краях, Архипушка. В рощу березовую войдешь — духмяность сердце обволакивает. А березовый сок по весне так и течет, так и течет. От разных хворостей он помогает. Вырастешь, Архипка, даст бог, в нашем лесном царстве побываешь. Да, может, времена лучшие придут.

Мальчик пытался мысленно представить ни разу не виденные им деревья, рисовал их в конторской книге, но ель скорее напоминала акацию, а береза вербу, которые росли в Карасевке. Как-то решился показать рисунки Карповым.
— А что же енто такое? — спросил старший, показывая на рисунок, где были изображены горы и сакли с плоскими крышами.— Не приводилось такое видать.
— Эт-то, здесь жил мой дедушка, ответил Архип.— Горы называются, а рядом — дома.
— Чудно!— отозвался Карпов-сын.— А ты видел их?
— Нет, дед Юрко рассказывал, я и нарисовал.
— Проворный, стало быть.
— А э-то... Вы говорили, береза,— перебил Архип и перевернул страницу.— И елка.

Карпов долго смотрел на рисунок. Почесал в затылке и, не желая обидеть юного художника, приглушенно сказал:
— И такие бывают... Однак в нашей деревне,— он не договорил, взял в руки грифель, торчавший из-под шапки возле правого уха. Открыл чистую страницу конторской книги, прищурил глаза и вдруг быстро-быстро стал наносить кривые линии на бумагу.
— Гляди-кось, какая елочка получилась,— сказал Карпов, возвращая книгу Архипу.

Тот был поражен не формой необычного дерева, а умением плотника так быстро рисовать.
— Еще!— не попросил, а потребовал подросток.
Карпов перевернул страницу и нарисовал березу. Тонконогую, с чуть склоненной кудрявой головой, будто на нее налетел ветер.
— Еще! — снова сказал Архип.

Старик не отказал, и мальчик стал пристально следить за его рукой. Он, казалось, непроизвольно повторял движения грифеля, наклонял голову, как и Карпов. Черные глаза его возбужденно горели.
На другой день Архип пришел в церковь под вечер. Молча развернул перед Карповым книгу и стал медленно листать страницы. На них были изображены ели и березы. Вдруг плотник задержал руку мальчишки. Березка со склоненной кроной словно живая смотрела не него.
— Гляди, Митрий,— обратился он к сыну,— в аккурат наша.

Парень долго разглядывал немудреный рисунок, придвинув поближе к лампе конторскую книгу. Глаза его повлажнели, сердце зашлось от боли. Он увидел одинокую березку у самой речушки, на своей родине. В короткие вечера собирались возле нее деревенские парни и девушки. С Дарьюшкой встречался, обнимал ее, целовал. А нынче — в разлуке. И не знает зазноба-любушка, где ее Митрий ходит-бродит. А все распроклятый барин виноват. Озлился на своих мастеровых, не такую мебель ему сделали. А они всю душу вложили в нее. Хозяин же ихний — крепостник. Наказал отца и сына плетью. Опозорил...
— Й впрямь похожа,— прошептал Дмитрий, возвращая книгу Архипу.
— В ученье мальцу надо бы,— отозвался отец.— Спроворный дюжа.

Зима, как никогда прежде, пришла' рано. Снежная, вьюжная, заморозила Азовское море. С востока налетал резкий ветер, свистел в заделанных досками окнах и дверях божьего храма. Работы по его отделке продолжались. Но Архип в эти дни редко бывал у Карповых. Холод вынуждал его сидеть на кухне. Чабаненко держал мальчишку при себе как рассыльного. То посылал за артельными, то домой — предупредить жену, что задержится на стройке.
И нынче утро выдалось вьюжным, с резким, пронизывающим насквозь худую одежонку ветром. Архип, заснеженный, в легком пальтишке, вскочил в кухню и сразу потянулся ладошками к печке. Пританцовывал на одном месте и стучал задубевшими чувяками из сырой кожи.

Вошел Чабаненко и стал тереть мясистые широкие ладони.
— Ты уже здесь. Молодец,— сказал он.
Снял серый полушубок, смушковую шапку и направился за перегородку к кухарке, но, проходя мимо окна, остановился, прильнул к стеклу. Проговорил удивленно:
— Кого это несет в такую рань?

Сидор Никифорович повернулся к двери, она широко открылась, и на пороге появился церковный староста Бибелли. Подталкивая его, вошли два жандарма — высокие, усатые, в темных шинелях и с шашками. Чабаненко побледнел, губы его задрожали. Он отступил к скамейке и, растерянный, опустился на нее.
— Здравия желаем! — простуженно гаркнул жандарм с широким бурым лицом и глазами навыкате.
— Садитесь, господа, садитесь,— засуетился Бибелли, проводя рукавом тулупа по скамейке. Показал на Чабаненко.— Он и есть подрядчик. Сидор Никифорович.
— Добре,— отозвался широколицый. Он, видимо, был за старшего.

Жандармы сели на скамью, их шашки гулко грюкнули об пол. Старший снял шапку, подбил усы, громко сказал:
— Ну и метет.

Архип, припав к печке, глядел на незнакомых людей, не отрывая глаз. Он впервые видел жандармов. Они сидели прямо, выпятив груди, на которых блестели медные пуговицы С двуглавым орлом.
— Начинайте, господин Бибелли,— снова сказал старший.
— У тебя, Сидор Никифорович, в божьем храме есть плотники,— начал говорить староста тихо и неожиданно выкрикнул:— Один со шрамом на щеке! Я запомнил его! А в земскую управу пришла бумага. Беглые они! Помещика Батурина люди. Он разыскивает их!
— Почему их? — неуверенно спросил Чабаненко.— Может, других?
— Приметы сходятся. Шрам на щеке! Старый и молодой, отец и сын. Я пригляделся, как два кобеля от одной суки! — снова закричал Бибелли.
— Они отменные мастеровые, у них золотые руки. Быстро сработали алтарь,— заговорил Сидор Никифорович, но его прервал староста:
— Они храм осквернили! Беглые. Их на каторгу надо!
— Однако ты...
— Господа, господа! — сердито возвысил голос жандарм.

Архип все понял. Бибелли выдал Карповых. Их пришли забирать. Мальчишка рванулся к двери, но ее заслонил церковный староста.
— Куда, паршивец! — взвизгнул он.— Марш на место! — и толкнул Архипа в спину.
— Ведите к беглым,— приказал жандарм, поднялся со скамьи и надел папаху. Обратился к напарнику:— Егор, приготовь железки.
— Есть! — отозвался тот.

Чабаненко вышел на улицу первым без полушубка и шапки, за ним засеменил в длинном тулупе Бибелли. Жандармы шагали размашисто, под их сапогами тяжело скрипел морозный снег. Архип, испуганный и настороженный, боязно шел позади взрослых. На глазах у него блестели слезы. Ну почему он такой беспомощный? Силы в руках нет. Связал бы жандармов, пришиб старосту и увел бы далеко-далеко Карповых. И хозяин Чабаненко не защищает их.

Появление у алтаря жандармов для плотников было неожиданностью. Карпов-старший растерянно переводил взгляд с Чабаненко на Бибелли, словно хотел спросить их, что это за люди, но не в силах был открыть рта. Дмитрий крепко сжал топорище и приподнял руку, но жандарм цепко схватил ее и вывернул назад, парень ойкнул и выронил топор.
— Давай! — приказал старший жандарм, и его напарник вытащил из кармана железные кольца с небольшой цепью.

Дмитрий покорно выставил вперед руки, щелкнули затворы, и запястья оказались окольцованными. Пораженный Архип кинулся к парню.
— Отпустите его! Он хороший! — закричал мальчик. Бибелли схватил его за шиворот.
— Не трогай мальца,— тихо, но твердо проговорил Карпов-отец.— Архипка, подойди поближе. Возьми.— Он вытащил торчавший за ухом грифель.— Не поминай лихом, сынок. Рисуй. Ты дюже спроворный на это. Теперь надевайте и мне железки. От барской неволи только в могиле скроешься.
Карповых увели. Архип, не помня себя, направился в угол, где по ночам отдыхали плотники, упал на стружки и забился в тяжелом рыдании.

1-2

Портрет В. М. Васнецова

Поляна в лесу. Туман (1908 г.)

Пахота на волах (Эскиз)