Глава пятая. Страница 3

1-2-3

И встреча состоялась. Вревская вошла в комнату, когда Куинджи сидел у окна с небольшой книжкой. Только закончил читать статью Чернышевского «Эстетические отношения искусства к действительности» и снова возвращался к подчеркнутым Корнеевым наиболее важным местам. В нем до сих нор, еще с детства, не угасла наивная вера в магическую силу печатных слов. Признавался себе, что если чего-то не понимает в написанном, то yе из-за мудрености фраз, а лишь по своему недомыслию.

«Под действительною жизнью, конечно, понимаются не только все отношения человека к предметам и существам объективного мира, но и внутренняя жизнь его,— полушепотом читал он.— Иногда человек живет мечтами,— тогда мечты имеют для него (до некоторой степени и на некоторое время) значение чего-то объективного, чего-то действительного; еще чаще человек живет в мире своего чувства; эти состояния также принадлежат жизни человека, и, если достигают интересности, также воспроизводятся искусством».

Фраза вызвала беспокойство, будто говорила о нем — он и мечтой живет, и «нутряно» воспринимает натуру; а что вот кроется за словами «объективный мир», «мир своего чувства», «достижение интересности»? В эту минуту отворилась дверь и в комнату вошла баронесса.

Куинджи поднялся, как никогда, спокойный и внимательный. Или все еще был занят мыслями о прочитанном, или ему почудилось, что находится в салоне и нарядная дама сейчас попросит «сделать с себя портрет». А может, он просто не узнал Вревскую в изысканном наряде. Из-под широкополой красной шляпы с огромным бантом ниспадали черные волосы. Сквозь белую газовую кофточку просвечивались округлые плечи и изящной полноты руки. Узкая талия стянута широким розовым поясом с застежкой, усыпанной драгоценными камнями. На запястье левой руки — золотой браслет с брошью. Она приближалась к нему мелкими шажками, чуть покачивая бедрами, плотно обтянутыми кремовой чесучовой юбкой, достигавшей пола.

Баронесса и в самом деле не была похожа на ту, в траурном строгом костюме, озабоченно-деловую и скорбную. Только глубокие, с большими черными зрачками и заметной грустинкой глаза оставались прежними. Чуть сощуренные, они опять повергли Архипа в смущение. Но взгляда своего он не отвел: что-то близкое было в ее лице. Продолговатое, с усеченным и мягко округленным подбородком, черные длинные ресницы, смоляные аккуратные брови, припухшие чувственные губы. «Как у гречанки»,— вдруг мелькнуло в его голове.

Она протянула руку, но Куинджи не шелохнулся. Вревская улыбнулась, поняв, что стоящий перед ней красивый молодой человек совершенно не знаком со светским этикетом. Она сама взяла его руку и, легонько пожав ее, заговорила:
— Простите, ради бога, за бесцеремонность. Здравствуйте. Оторвала вас от занятий.
— Ничего,— тихо отозвался Архип.— Вы, должно быть, к Евдокии Федоровне?
— Я убежала от нее. Она дошивает строчку, а я на цыпочках сюда. Дуся сказала, что вы здесь, вот и не вытерпела, любопытство привело,— говорила она торопливо, будто пыталась не выдать своего волнения, но Куинджи догадался о нем по беспокойным рукам: Вревская то и дело поднимала их к шляпе.— Что же это мы до сих пор не представились друг другу? Правда, я от Дуси знаю, что вы Архип Куинджи... А меня зовут Юлей.
— Баронесса Юлия Петровна,— проговорил Архип, усмехаясь, почувствовав удивительное облегчение и раскованность.— Эт-то, впервые в жизни привелось... Говорю с баронессой...

Уже в своей комнатушке, стоя перед окном, он вспоминал беседу со знатной дамой и даже не верил, что мог вести себя с ней так просто и непринужденно. Должно, причина была в самой Вревской — в ее икренности, обаянии и, конечно, молодости. Куинджи видел женщину, равную по годам, которая еще толком не осознавала, почему потянулась к нему. На похоронах Корнеева он поразил ее необычной красотой. Чего греха таить, мятущаяся, только прикоснувшаяся к супружеской жизни, она жаждала обоюдной любви. Ее богатство и положение позволяли ей выбрать себе мужа по сердцу. Среди высшего круга такого не находила и потому не могла излечить духовного одиночества.

Не с мгновенного ли, еще смутного озарения начинают зарождаться чувства, которые охватывают потом все существо и лишают покоя? Образ курчавого смуглого человека не раз возникал перед ней, волнуя ее воображение. Расспрашивать у Евдокии Федоровны, кто он и откуда, не позволяла женская гордость. А видеть вновь хотелось. Когда, наконец, узнала о нем самое необходимое и увидела дописанную им картину, вспыхнуло не только любопытство, но и тщеславие богатой, красивой, ни от кого не зависимой женщины: она, и только она выведет неискушенного художника в большой свет.

Вревская в те короткие минуты разговора была необычайно естественна, чем и подкупила Архипа. Ей, начитанной и образованной, прекрасно знавшей свое общество, не стоило долгих трудов увидеть в Куинджи большого неискушенного и непосредственного ребенка. Он совершенно не знал изысканных манер, чем нисколько не тяготился, как баронессу не смущали его неуклюжесть и прямота. Наоборот, они привлекали ее, а красота волновала.

Их беседу прервала Евдокия Федоровна, и они расстались... До сир пор Архип ощущает мягкие и теплые пальцы Юлии. И вся она настолько привлекательна и грациозна, а искрящиеся глаза так обжигающи, что прямо сердце заходится.

В квартире Корнеевой он больше не встречал Вревскую. Работая за мольбертом, иногда останавливал взгляд на окне, возле которого разговаривал с баронессой. Чем больше проходило Времени, тем беспокойнее становилось на душе. Признавался самому себе, что ему недостает Юлии Петровны, что очень тоскует но ней. В его осенних пейзажах появились грустные мотивы, все чаще стал обращаться к сюжетам лунной ночи. В этюдах преобладало печально-меланхолическое настроение.

Как-то в декабрьское солнечное воскресенье он шел к Евдокии Федоровне. По улице, обгоняя друг друга, мчались легкие санные экипажи. А один, показалось, неотступно следовал за ним. Он оглянулся. В окошке кареты появилось и сразу исчезло чье-то лицо. И после ему казалось, что чьи-то внимательные глаза наблюдают за ним, когда он идет по улице.

Да, Вревская издали не впервой следила за Архипом. Выговаривала себе за малодушие: не может умерить своих чувств. «Прихоть молодой и богатой вдовушки. Разве такой нужен тебе? Неотесанный увалень, ни воспитания, ни манер,— рассуждала она и тут же возражала: — Я научу его всему. Моя любовь научит. Он ведь талантлив. Боже, а до чего же красив!.. Но что скажут в свете? Нет, нет! Нужно проявить волю, приказать сердцу забыть его... Забыть...»

Юлия Петровна была дочерью генерал-майора Варна-ховского, семья которого хорошо знала барона Вревского, генерал-лейтенанта, сделавшего карьеру на Кавказе. Ипполита Александровича считали образованнейшим и умнейшим человеком своего времени. Его квартиру в Ставрополе посещали поэт Лермонтов и декабрист Назымов. В сорок четыре года он взял в жены Юлию, а через шесть месяцев его не стало. Молодая вдова вместе с матерью и младшей сестрой приехала к братьям в Петербург. Имя прославленного генерала позволило Юлии Петровне занять видное место в столичном обществе. Ее признали за первую красавицу, боготворили, за ней ухаживали, ей предлагали выгодные партии, но она, как говорили, была неприступна... И вот надо же: влюбилась в человека из низшего круга. И смех и грех. Но, кажется, не до смеха, неодолимо тянет к молодому художнику. Ждет случая, когда он появится на улице. Убеждает себя, что в последний раз смотрит на него. Уже решила: чтобы не искушать себя, пустится в длительное путешествие по Германии, Италии и Франции. Там остудит свои чувства — и станет легко-легко на душе.

1-2-3

Казбек

Лес (1887 г.)

В Крыму (1905 г.)