Повесть о Куинджи. Глава 10. Страница 2

1-2-3

А уж  поспорить да настоять на своем Куинджи любил!
Сразу загорались глаза, прямо и смело смотря в лицо  противнику, он быстро вскакивал со своего места, разводил руками, произносил  сразу несколько своих излюбленных «эт-то»...
— Как можно допустить, чтобы столько денег тратили на  ремонт профессорских квартир? Можно сделать значительно проще — разделить эти  деньги на пособия нуждающимся ученикам, а квартиры ремонтировать профессора  могут и за свой счет. — Заметив нахмуренные лица, он продолжал еще громче: —  Эт-то можно и должно сделать для учащихся, Иван Петрович, — повертывался он в  сторону особенно недовольного профессора.
Тот возмущенно поднял глаза и поправил:
— Иван Павлович.
— Не согласны? — переспрашивает Архип Иванович, не замечая  поправки. — Я же говорю, Ивана Петровича трудно уговорить. Когда дело касается  денег, у него всегда готовое решение, строго согласованное с начальством.
— Ивана Павловича, — поправляет кто-то со стороны.
Куинджи удивлен:
— Что эт-то «Ивана Павловича»?
— Вы сказали Ивана Петровича вместо Ивана Павловича.
— Простите, — бурчал себе под нос Куинджи и снова путал  отчество своего противника.

То один, то другой член Совета академии начинали считать  себя оскорбленными Куинджи. Новый президент академии, великий князь Владимир,  сменивший великую княгиню, еще меньше ее разбирался в искусстве. Все дни он  проводил на военных парадах, смотрах, занимаясь делами Академии художеств между  уроком фехтования и скачками, иногда в театре или перед торжественным обедом. И  каждый раз ему не забывали доложить, что снова Куинджи был против всего Совета,  что только Куинджи имеет особое мнение.

Услышав жалобу на непокладистого профессора, великий князь  пожимал плечами.
— Не понимаю, — говорил он, — как об одном человеке так  много можно разговаривать!
Смысл и тон фразы был настолько неясен, что ректор,  профессор Томишко, приезжавший с докладом, не мог понять, в защиту ли Куинджи  была сказана фраза или наоборот. «Может быть, она значит, что Куинджи настолько  незначительная личность, что не стоит о нем говорить, а может быть, по-прежнему  при дворе его уважают за «Ночь на Днепре»? Но ведь этот упрямец на прошлой  неделе отстаивал самые непозволительные вещи. Из-за него ремонт профессорских  квартир решили только наполовину делать за счет академии, остальные деньги  отдать на пособия!»
Вернувшись в академию, профессор Тимошко столь же  неопределенно, как и великий князь, отзывался о Куинджи, и многим казалось, что  упрямый художник имеет высокого покровителя.

Не прошло и двух лет, как Куинджи стал профессором академии,  а весь Совет был уже восстановлен против Куинджи.

Передвижников в Совете не осталось. Шишкин ушел год назад,  Маковский часто болел, а Репин почти не бывал на Совете. Когда Илья Ефимович  встречался с Куинджи, он безнадежно махал рукой и удрученно говорил:
— Прав был, пожалуй, Владимир Васильевич, когда  предостерегал передвижников от неверного шага. Помнишь, он говорил: «не дадут  вам распоряжаться без «высокопоставленных»? Да, многое предвидел старик, этого  у него не отнимешь.
— Не согласен, — возражал Куинджи.— Надо бороться, не  отмахиваться, не уступать, как поступили вы...
Куинджи понимал, что скоро с ним постараются расправиться.  Тогда в Совете академии снова водворится прежний порядок, тишина и сонное  спокойствие. Он не был удивлен, когда профессор Томишко заговорил с ним в  примирительно-ласковом тоне:
— И что вы все недовольны, Архип Иванович, так в оппозицию  и стремитесь? Не такое время сейчас, чтобы поднимать междоусобицу. Студенческие  волнения поднялись по всей России: в Харькове, в Казани, в Москве, в Одессе. Вы  же сами знаете, что творится теперь в Петербурге!
— Надеюсь, эти смуты не мною подняты? — отшутился Архип  Иванович.
Томишко пожал плечами. — Всякие противоречия сейчас не к  месту!

Архип Иванович усмехнулся: «Не поддамся седобородым! Я  научился бороться за академию — сколько раз меня старались не «допустить»,  теперь не так просто меня отстранить!

В конце той же недели днем, подходя к своей мастерской в  академии, Куинджи услышал непривычный шум и топот в коридорах. Мимо пробежал  ученик, за ним другой. Они что-то сказали друг другу. «В анатомической...» —  смог разобрать Куинджи.

В мастерской ни в первой, ни во второй комнате не было  никого. Все оставлено наспех, открыты этюдники, на полу, рядом с уроненным  стулом, валялись две кисти. Желтоватые стружки карандаша были рассыпаны по полу  неровной полоской, будто их бросили в сторону двери.

Архип Иванович прошелся по мастерской. По коридору снова  прозвучали шаги, на этот раз они приближались с другой стороны, медлительные,  тяжеловесные. Кто-то остановился у двери, нерешительно дернул за ручку. Куинджи  увидел старого служителя. Тот поклонился.
— Что случилось, Трофим? — спросил у него Куинджи.
— Господа в анатомической, много их там, пожалуй, что все.  Они говорят, что у них сходка, как намеднись на фабрике было. — Он помолчал,  потом с сомнением докончил: — Видно, теперь пойдет...

Остановившись у окна, Куинджи раздумывал, что предпринять.  Так и не найдя окончательного решения, он вышел в коридор, спросил проходившего  мимо ученика:
— Скажите, из-за чего началось? — Ректор оскорбил нашего  товарища, все требуют извинения.
Другой учащийся добавил на ходу:
— Сходка из солидарности университету, там нескольких  студентов отдали в солдаты.
Куинджи задумался: «Как и тогда, семь лет назад, когда  Дмитрий Иванович заступился за студентов. Но тогда волновались в глубине,  тайно, а теперь сходка — в открытую!»

Поднимаясь по винтовой лестнице, Куинджи встретил  служащего академии и обратился к нему:
— Расскажите мне толком.
— Да что, Архип Иванович, — сокрушенно ответил он, —  вольная нынче молодежь пошла. Один ученик, проходя мимо господина ректора, не  поздоровался. Тот закричал, сегодня же отдан приказ «исключить». Ученик — за  объяснениями. Господин Томишко, уж не знаю, что говорил там, но когда дверь  открылась, то в канцелярии слышали, как ректор крикнул: «Вон!» С тех пор  началось светопреставление. Не надо бы ректору так резко, коли живем, как на  бочке с порохом.
Дальше Куинджи узнал, что учащиеся послали делегацию, но  ее отказались принять.

Архип Иванович подошел к дверям анатомической аудитории —  самой большой и светлой во всей академии. Ученики стояли плечом к плечу. С  кафедры доносился молодой твердый голос:
— Мы должны бастовать до тех пор, пока не получим удовлетворения.

Толпа одобрительно загудела. Куинджи присмотрелся: совсем  недалеко от входа, не в состоянии протиснуться, ближе, стоял Аркадий Рылов — он  внимательно слушал, в глазах светилось удивление и любопытство. Дальше, впереди  него, расталкивал толпу Химона. Гордо подняв голову, Микола что-то кричал, явно  поддерживая решение продолжать сопротивление. На лице Константина Богаевского,  который находился много впереди, можно было прочесть уверенное одобрение, он  как будто бы говорил: «Непременно надо держаться».

Других учеников не было видно, но Куинджи понимал, что они  тут же, среди толпы. Только один из его группы не примыкал к бастующим — это  был Рерих. Он стоял у двери, наблюдая сходку со стороны, явно не одобряя ее.  Архип Иванович считал, что политика — дело совсем не художников, но у него  невольно шевельнулось чувство неприязни к этому человеку с маленькой острой  бородкой и какими-то искусственными усами, который не захотел смешаться с  толпой учеников, предпочел отделиться и наблюдать. «Словно нарочно встал у  самой двери, чтобы при малейшей опасности юркнуть в нее, покинув остальных», —  подумал Архип Иванович.
К Куинджи подошел посыльный.
— Вас немедленно просят явиться на заседание Совета  академии в конференц-зал.

Когда Куинджи пришел туда, все члены Совета были уже в  сборе. Профессора навытяжку стояли около своих мест и слушали «повеление»  высокого покровителя академии князя Владимира, которое, запинаясь, зачитывал  конференц-секретарь. Тут же, несколько в стороне, стояли жандармы.
Волнение охватило старого художника — жандармы в Академии  художеств, в том парадном зале, где больше чем сотня лет проходили все  торжественные церемонии. Жандармы в храме искусств!

Куинджи понял — выгонят из академии лучших учеников, а  самых талантливых сошлют в солдаты или на каторгу. «Надо скорее их  предупредить, уговорить, спасти их как-нибудь».

Заседание окончилось быстро. В повелении великого князя  значилось: «Бунтовщиков разогнать, зачинщиков арестовать».
Архип Иванович подошел к месту конференц-секретаря,  весомо, значительно положил свою небольшую, но крепкую руку на зеленое сукно  стола.
— Нельзя полицией, — с волнением начал он, — позвольте  мне, я уговорю их разойтись! Я эт-то сделаю!
Не дожидаясь ответа, он направился к двери, потом в  коридор, на лестницу. Он шел все быстрее — только бы не затопали сзади  жандармы, только бы послушались ученики...
— Дайте мне слово! — произнес он громко, появляясь в  анатомической аудитории.

Ученики посторонились, узкая дорожка раскрылась в толпе до  самой кафедры, и сразу, как только проходил Куинджи, толпа смыкалась за ним  теснее.
Старый художник шагнул на кафедру, схватился за ее края.  Руки от волнения дрожали.
— Друзья, прошу вас, вы знаете их жестокость... — Ему  захотелось сказать, что там у парадного входа, стоит отряд полиции, он его только  что видел, когда проходил по лестнице, но не сказал, сдержался: они могли все  ринуться навстречу оружию. — Приступайте завтра к занятиям, иначе закроют  академию, начнутся аресты. Прошу вас, немедленно расходитесь! — властно  закончил он.

В эти мгновения быстро работала мысль: «Неужели они не  послушают, неужели, безоружные, рванутся сейчас туда, где ждут их жандармы? Как  сказать это? ..»
Толпа качнулась, заколебалась, громко прозвучал молодой  решительный голос:
— Профессор прав. Начальство вызвало жандармов.  Расходитесь!

Учащиеся академии сначала поодиночке, потом потоком  направились к запасному входу и переулками вышли на набережную Невы.  «Послушали», — радостно промелькнуло в сознании Архипа Ивановича. Он продолжал  стоять неподвижно, обеими руками держась за края высокой кафедры, дождался,  когда разойдутся ученики, потом и сам ушел через эти же двери, даже не известив  Совет академии.

Медленно брел он по улице к дому, наблюдая за тем, как по  всему Васильевскому острову гарцевали конные жандармы. С Куинджи расправились  просто. Когда великому князю было доложено, что Куинджи предупредил бастующих  студентов и потому зачинщики остались невыявленными, великий князь на этот раз  повысил голос:
— Не понимаю, как об одном человеке так много можно  разговаривать!

Теперь смысл этих слов оказался ясен. В тот же день был  отдан приказ о домашнем аресте профессора и об его увольнении из числа  профессоров Высшего художественного училища.

1-2-3

А.И. Куинджи. Набросок за 4 дня до смерти А.И. (И.Е. Репин)

Ночь на Днепре (А.И. Куинджи, 1880 г.)

Дом, в котором жил А.И. Куинджи до 1886 г.