Глава пятая. Страница 1

1-2-3-4

К весне занятия в приходской школе стали тяготить Архипа. Ни в словесности, ни в арифметике он вперед не продвинулся — преподавали почти то же, что узнал до этого у грека-учителя. Уроков по рисованию не было, и это угнетало мальчишку. Только рассказы Косогубова о родном крае, о литературе западали в его душу. Он пристрастился к чтению. В библиотеке училища оказалось полное собрание сочинений Гоголя. Поразило Архипа красочное описание украинской степи в повести «Тарас Бульба». Мысленно сравнивал приазовские просторы с описанными в книге и находил в них много общего.

«Словами рассказывает сочинитель, а видишь все, как живое,— думал Куинджи.— А как все можно изобразить красками! Цвета, тени густые и тени слабые. Малиновый восход и оранжевый закат. Грозовые тучи и золотистые облака в солнечный день». И он грустно вздыхал, вспоми ная, что у него нет красок. Склонялся над тетрадкой и грифелем, рисовал степь, заросшую буйными травами, и скачущих на ней казаков.

В январе, в крещенские морозы, Архип с друзьями ходил на Кальчик, провалился в полынью и сильно простудился. Больше месяца провалялся в постели. Спиридон подсаживался к нему и участливо спрашивал:
— Больно, да?
— Не очень.

Брат подолгу молчал. Потом чесал затылок и глухо говорил:
— Как теперь будешь? Много уроков пропустил. Не догонишь дружков.

Архип ничего не отвечал. Не мог же он заявить о нежелании ходить в училище. Боялся, что брат выругает его, а то и поколотит. И Спиридон до конца не открывался перед ним. Чабаненко предупредил, чтобы денежной помощи больше не ждал:
— Нарядов на новые постройки нет. Могу вылететь в трубу.

В семье же Спиридона голодно, держать на шее почти взрослого брата он не в состоянии. И сказать прямо — бросай учение — тоже не решался. Однако, когда Архип выздоровел, пряча глаза, проронил:
— Ты, того, не ходи в школу. Сидор Никифорович к делу пристроил тебя.

Парнишка не поверил своим ушам. Подался вперед и, не выдавая своей радости, переспросил:
— Эт-то, Сидор Никифорович? Берет опять?
— Нет. К Аморети пойдешь. Он хлебом торгует.

Добротный дом из красного кирпича с большими светлыми окнами купца Спиро Серафимовича Аморети стоял почти у самого спуска к морю в центральной части Мариуполя. От калитки к парадному крыльцу вела мощенная кирпичом дорожка, обсаженная по сторонам кустами уже вовсю зазеленевшего крыжовника. В глубине двора красовались облитые бело-розовой кипенью абрикосы, вот-вот готовые зацвести вишни и сливы.

Теплый апрель преображал город, щедро одаривая его дождями и солнцем. Сегодня оно было особенно приветливым для мальчишки. Он шел наниматься па работу. У дома богатого, известного на всем побережье Азовского моря хлеботорговца остановился, оглядел себя. Казался нарядным и торжественным в длинных клетчатых штанах из грубого сукна, в розовой навыпуск рубашке под синим жилетом. Постучал в запертую калитку; через несколько минут ее открыл сам хозяин, высокий мужчина лет сорока, с орлиным носом и черной аккуратно подстриженной бородой. Цепкими орехового цвета глазами посмотрел на приземистого крепыша и криво улыбнулся.
— А ты, как на ярмарку, вырядился,— сказал Аморети неожиданно мягким голосом.— Придется принять.— Он поднял голову, глубоко втянул воздух и сказал протяжно: — Благодать какая! Уродит в этом году пшеничка, а?

Архип недоуменно посмотрел на торговца. Тот по-прежнему стоял с запрокинутой головой, будто спрашивал небо. Потом вновь заговорил, придирчиво оглядывая парнишку.
— Значит, умеешь писать, считать, читать, пачкать стены и конторские книги. Так?
— Эт-то, не пачкать,— возразил глухо Куинджи.— Ри-сова-а-ать.

Но Аморети не обратил внимания на его возражение и продолжил:
— Мне в доме нужен помощник. Что хозяйка скажет — должен сделать четко и быстро. И еще: прислуживать за столом, чистить утром и вечером нашу обувь. Сможешь?
— Эт-то, не трудно,— отозвался Архип.
— Договорились. Теперь запомни: в день святого великомученика Георгия откроется ярмарка. Как раз через две недели, 23 апреля. Будешь неотлучно находиться при мне. Работы хватит — считать мешки с зерном в амбарах. Я куплю их на ярмарке. А другие — в порту. Их буду продавать заморским купцам. Проданные и купленные будешь записывать в специальную книгу.— Он немного помолчал, согнутым указательным пальцем почесал нос и заговорил снова: — И вот еще что: ко мне приезжают и приходят люди разных сословий, уважаемые мною гости. При них ты должен быть всегда чистым и опрятным, как сейчас хотя бы. К слову, у меня частенько бывает мой друг Дуранте со своим родственником Феселером. Он художник, делает копии картин Айвазовского. Их заказывают состоятельные люди. Немалые деньги платят Феселеру. При случае я ему скажу о тебе.

Архип невольно подался вперед и готов был броситься к ногам Аморети, но врожденная гордость и стеснитель ность удержали его. К щекам прилила кровь, от волнения проговорил, сильно запинаясь:
— Эт-то, я буду ста-а-араться. Выполню все. А вы поговорите с господином Феселером. Я еще не видел настоящего художника.
— Хорошо, хорошо,— ответил Спиро Серафимович.— Все в свое время. Пойдем.

Они вошли в дом. Слева по пути в хозяйские апартаменты находилась маленькая, похожая на чулан комнатушка без двери, с окошком под самым потолком. В ней стоял топчан, втиснутый между стен.
— Здесь будешь спать,— сказал хозяин, показывая на короткий топчан. А теперь давай на кухню. Там покормят тебя. Кухня во дворе... Хотя погоди. Почему ты не спрашиваешь об условиях?
— Каких условиях?
— Что буду платить за работу.
— А разве брат Спиридон не знает?

Аморети удивленно вскинул черные густые брови и снова пристально посмотрел ореховыми глазами на парнишку. «Совсем бесхитростный и доверчивый,- подумал он.— Такой мне и нужен». Взял его за плечо и сказал:
— Старайся, я тебя не обижу...

И Архип вертелся как белка в колесе. Капризная хозяйка то и дело посылала его из кухни в подвал за картошкой и солениями. Заставляла мыть полы в комнатах, чистить не только обувь, но и одежду. Под вечер он падал на свой топчан и мгновенно засыпал.

Аморети часто отсутствовал. Ездил по селам и хуторам с приказчиками, выторговывал зерно, засыпал им свои амбары. От амбаров подводы с мешками тянулись на мельницы. Хлеботорговец готовился к ярмарке и к началу навигации, когда на мариупольском рейде появятся иностранные корабли.
По возвращении хозяина из поездок его жена меньше помыкала Архипом. Было послабление и в воскресные дни. Обычно под вечер приходили гости. Но ожидаемый с таким нетерпением Феселер не появлялся. И все же ради встречи с ним теперь парнишка согласен был вынести любую работу.

Нынче пришли поиграть в карты отец Илия и учитель Косогубов. Аморети позвал Куинджи, чтобы тот накрыл стол. Парнишка появился в дверях и застыл на месте. Сердце обожгла не то боязнь, не то вина перед учителем, которого он никак не ожидал увидеть в доме своего хозяина. Пожалуй, только Семену Степановичу Архип не сумел бы объяснить, почему не стал посещать училище. На уроках Косогубова он сидел с охотой и внимательно слушал его рассказы по истории государства Российского. Из неловкого положения его вывел голос учителя.
— Архип? — удивился он и обратился к Аморети: — А я и не знал, что этот способный юноша ваш родственник... В последнее время я не вижу его на уроках...
— Эт-то,— попытался было заговорить Куинджи, но его опередил смущенный хозяин:
— Ты, дружок, того, ступай.— Подошел к нему, положил руку на плечо и тихо сказал: — Можешь заняться своими делами. Порисуй, что ли.

Архип ушел в свою каморку, Аморети повернулся к гостям и с деланной веселостью проговорил:
— Извините, господа. Знаете, на сухую карта не идет. Я на минуточку, распоряжусь.

Он прикрыл за собою дверь. Тощий и длинный отец Илия встал со стула и подошел к Косогубову. Держа скрещенные ладони на животе, наклонился к нему. Прошептал, усмехаясь:
— А вы, сударь, опростоволосились.
— Не понимаю.
— Архип не родственник Спиро Серафимовичу. За казачка у него служит.
— Не понимаю,— еще больше удивляясь, произнес учитель и пожал плечами.— Ему же нужны знания. Развивать способности необходимо.
Отец Илия подставил свой стул к Косогубову, опустился на него и тихо проговорил:
— Бог справедлив, сударь. Аморети взял его к себе из сострадания. В люди выведет отрока. Делу купеческому научит.
— О чем вы, отец Илия? — воскликнул Семен Степанович.— В нем художник зреет.
— Не отрицаю. Однако не зело потребный. К закону божьему прилежания не показал. Ни одной молитвы до конца не заучил. Не токмо господина Бибелли испакостил на бумаге...
— Неужто и вас, святой отец? — пряча улыбку, спросил Семен Степанович.— Я и не знал!
— Непотребу в зачатии изничтожать следует,— зло сказал священник и перекрестился.— Господи, прости...
— Ну и ну! Не обидь ближнего своего. Если мы не поможем Архипу, то кто поможет? Его на попечение купцов или церкви взять бы. Послать в специальное заведение художеств. Дар божий у него...

Учитель не договорил — отворилась дверь, и вошел с двумя бутылками вина Аморети.
— Из особых запасов, господа,— заявил он торжественно, поднимая бутылки с узкими горлышками над головой.— Бургундское. Приобрел по случаю года три назад на французском корабле. Тогда выгодная сделка состоялась.
— А теперь французы и английцы объявили России войну,— нервно сказал Косогубов.— Не могут простить Нахимову разгрома турецкого флота у Синопа¹. Война приближается к нам...
— На все воля божья,— перебил отец Илия.
— Вот именно, божья! Вы даже не подозреваете, насколько божья! — воскликнул учитель.— Чего князь Меньшиков в начале минувшего года ездил в Константинополь?
— Цареград — стольный град христианской веры,— отозвался священник.— На поклонение...
— Чепуха! Он требовал от Турции уважать православное духовенство в Палестине. В самой Палестине! За тридевять земель от России. И чтобы русский царь имел право покровительствовать христианам — болгарам, сербам, румынам, грекам... Вы слышите, и грекам, которые ныне есть подданные султана.
— Они — наши братья во Христе,— вставил отец Илия.
— И по крови,— подхватил учитель.— Но турецкий султан отказал Меньшикову, а в октябре объявил войну Англии и Франции тоже.
— На все воля божья.
— Воля-то, воля, но торговле в убыток,— проговорил Аморети.

Мимо темной комнатушки Архипа прошла хозяйка с горящей свечой, за ней проследовала кухарка с тяжелым подносом в руках. На дворе густел апрельский голубой вечер, сумеречный свет еле пробивался сквозь маленькое окошко. Архип лежал на топчане и неотрывно смотрел на потолок. До него доносился ставший громким разговор Аморети, Косогубова и священника. Дверь в комнату, где они ужинали, забыли закрыть. Но парнишка не вслушивался в их голоса, он был увлечен разворачивающейся над его головой борьбой между чернотой, выползавшей из углов каморки, и вдруг проявившемся на потолке фиолетовым пятном. Он догадался, что над морем взошла луна. Еще невысокая, робкая, потому и свет ее в окне такой трепетный и несильный. Фиолетовые оттенки дрожали, переливались голубыми прожилками и совсем незаметно приобретали синевато-лиловую окраску, такую осязаемую, что оживший квадрат хотелось потрогать рукой...

Световая гамма причудливо играла до тех пор, пока полная луна не стала хозяйкой на бездонном звездном небе и пока ее серебристый живой свет не заблестел в голубых стеклах маленького окошка.
Архип прикрыл уставшие глаза и тотчас услыхал ясный голос Косогубова.
— Ссылаться на волю божью — совсем не означает изрекать истины, отец Илия.— Она заключена в действии.
— А действия, милостивый государь, предопределены волею божьей. Взять токмо переселение греков. Всевышний ниспослал митрополиту святому Игнатию провидение. Разлука с Крымом освящена богослужением в Успенском скиту. По наущению господа нашего святой Игнатий служил благодарственный и напутственный молебны вековечной покровительнице детей Иисуса Христа в крымском ханстве. Иноверцы-татары посягнули на икону божьей матери. Однако осквернить ее невмочь песоголовым.
— Спрятали в бочке,— вставил Семен Степанович.
— Не богохульствуйте, сударь,— сердито сказал священник.— Божья матерь осветилась неприкасаемым светом и ослепила иноверцев.
— Ну и ну, отец Илия! — перебил, усмехаясь, Косогубов.— А как случилось, что она по пути из Крыма исчезла?
— Козни иноверцев,— отрезал зло священник и поспешно перекрестился.
— Все-таки сумели подойти к иконе. А говорил, что ослепила.
— Вам, сударь, зелье токмо порчу приносит,— сказал священник и постучал ногтем по бутылке.
— Аки паки, сиречь, наоборот. От него я бодрее и смелее делаюсь. Даже разумнее... Значит, все-таки исчезла икона вместе с бочкой. К слову, из-под такого же зелья бочка-то была. Говорили, что марьинцы вместе с ней ушли к татарам. Вот вам и паства, вот вам и воля божья. Все делают люди.
— Господин Косогубов, ваши уста глаголят ересь. Вы и чадам в училище такое проповедуете? — вкрадчиво спросил священник.
— Упаси бог! Как я смею? В официальном заведении,— проговорил с пафосом Семен Степанович.— Вы первый предадите меня анафеме. А я, знаете, еще пожить хочу. И бургундского выпить в компании с вами. Думал вот поспорить, а у вас кишка тонка на сей предмет.
Аморети заразительно засмеялся, потом сказал:
— А я-то гадал, как вы, Семен Степанович, вывернетесь? Признаться, стал побаиваться за вас. Отец Илия в нашей парафин мужчина строгий. Так ведь, отец Илия?
— Прощаю ему словоблудие,— отозвался священник.— Отпускаю грехи. Тем наче, он в проигрыше. А я, дал господь, с прибытком,— и он жиденько захихикал.— А ему наказание предопределил.

¹ Сражение произошло 18 (30) ноября 1853 г.

1-2-3-4

Закат в степи на берегу моря (1908 г.)

Закат зимой. Берег моря (1890 г.)

Закат зимой. Берег моря (1876-1890 гг.)